Вновь читаю «Одесские рассказы» Бабеля.
Не читаю, а пропитываюсь ни с чем не сравнимой гениальностью.
Нет, я, конечно, уже «проходил» всего Бабеля под одобряющими и наставляющими взглядами моей мамы-литератора. Было это, как минимум (максимум мне стыдно здесь оглашать), лет двадцать – тридцать назад, поэтому простительно, что кое-что я успел подзабыть.
Хотя... может быть, и не подзабыл, но мозг мой стал с возрастом более извилистым и рыхлым, и за него многое теперь может зацепиться. То многое, что раньше втекало в один глаз, а из другого вытекало, вытолкнутое оттуда следующим предложением.

Нет, мне нечего вам сказать за Беню Крика. За Короля уже всё сказал Фроим Грач. Собственно, я ничего не хочу сказать и за те рассказы, в которых Бабель пишет самого себя-мальчика. И сказать вам почему?
Потому что у меня для вас нет предложить никаких слов. У меня для вас есть предложить только слёзы. Мои собственные. Слёзы восторга и грусти.

Скажите, как такое можно «сочинить»?! Как?!!!

Маленький Исаак от стыда за своих придурковатых родственников, «опозоривших» его перед новым другом, пытается утопиться в бочке. К кадке, в которую с отчаяния нырнул Бабель-мальчишка, подходит его полусумасшедший дед. «Мой внук, - он выговорил эти слова презрительно и внятно, - я иду принять касторку, чтобы мне было что принести на твою могилу...»

Я прочитал этот пассаж и в истерике упал с кровати.

Именно такие произведения демонстрируют мне, какое я говно, а не графоман.
Нет, даже не говно... на говне можно поскользнуться и упасть, если наступить.
Я – сухое место на ровном месте!
Единственно, что может мне помочь – возможно! – это регулярное принятие касторки, чтобы у меня было хоть что-нибудь принести на то самое, ровное место...